Поэзия Оуэна показывает войну обнаженной в её чудовищной, бессмысленной жестокости, рисует её ужасы, гневно и страстно осуждает, проклинает её. И вместе с тем, он говорит о смерти не торжественно-возвышенным, романтическим, а будничным тоном. Оуэн писал стихи в перерывах между боями, в окопах. Поэт обращается к людям из самого центра раскаленного круга – потому так ощутима достоверность, потому так впечатляет конкретность, реальность его поэзии. Её особенность в сочетании документальности с образной экспрессией, сила воздействия стихов Оуэна не в хроникальном описании страшных событий войны, а в постоянном осознании войны как катастрофы, бесчеловечной несправедливости. Об этом можно c сказать словами Фолкнера: «Более широкий кругозор вызывается не тем, что ты видел, а самой войной».
Бриттену близка поэзия Оуэна, писавшего: «Наконец я постиг истину, которая никогда не просочится в догматы какой-либо из национальных церквей: а именно – что одна из самых главных заповедей Христа: покорность любой ценой! Сноси бесчестье и позор, но никогда не прибегай к оружию. Будь оклеветан, поруган, убит, но не убивай …». Оклеветанный Бадд, поруганная Лукреция, убитый людской злобой Граймс – герои Бриттена. Ответственность за судьбу человека, ощущение ценности каждой жизни – в этом гражданственность позиции композитора. Слова Джона Донна, которые Хемингуэй взял эпиграфом романа «По ком звонит колокол», могут стать выражением идеи бриттеновского творчества. Созвучны они и стихам Оуэна.
Именно Оуэн, особенности его поэтического видения и мироощущения со свойственным им сочетанием образов «апокалиптически неправдоподобных и жестоких в своей прямоте показаний очевидца, – как предполагает Г.Орлов, – могли предопределить своеобразие реквиема Бриттена. Представляется, что и замысел архитектора, в котором старое, традиционное соединилось с сегодняшним, современным, также сыграл значительную роль и « подсказал» идею реквиема.
Гуманистический пафос «Военного реквиема», посвященного памяти четырёх погибших друзей композитора – в обращении ко всему человечеству. Такой грандиозный замысел вызвал к жизни огромный исполнительский состав. Большой симфонический оркестр, смешанный хор и сопрано соло олицетворяют литургическую сферу, исполняя собственно заупокойную мессу — реквием. Камерный оркестр и двое солистов (тенор и баритон) – это тот драматургический план, который делает реквием военным; здесь словами Оуэна говорится о войне. И, наконец, третий план — звуки органа и детских голосов (дисканты), доносящиеся будто из иного мира. Бриттен заботится о расположении исполнительских групп; акустический эффект входит в задачу этого произведения. На переднем плане – конкретный, «военный» драматургический пласт, за ним – силы мессы, наверху детский хор. Отмеченная в партитуре как обязательная, такая расстановка напоминает пространственную полифонию итальянских мастеров XVI века, в частности – практику собора св. Марка в Венеции, для которого писали Андреа и Джованни Габриели, а в наше время Стравинский – «Canticum sacrum». Напомню, что Вагнер в «Парсифале» размещал три хора, стремясь не столько к их контрастному сопоставлению, сколько согласуясь со стереофоническим эффектом звучания. И естественно, что детский хор – «хор ангелов» – расположен выше других.
Своеобразие драматургии «Военного реквиема», его драматургическая полифония образуется из сложного соотношения этих трех планов, трех пластов.
В первой части – «Requiem aeternam» («Вечный покой») – экспонируются все три плана. В этой части господствует образ траурного шествия – образ мессы. В нём дано не только жанровое определение лирико-трагической сферы, но также интонационные ее приметы, интонационный исток – поступенно восходящая ямбическими вводнотоновыми мотивами мелодия струнных с выразительными ходами-скачками.
Удары колокола и псалмодийная речитация хора «подают» обнаженным интервал, образно-смысловая нагрузка и конструктивная роль которого столь велика: тритон – ось интонационно-мелодического развёртывания, напряжённо-неустойчивая опора тонального развития, интонация-вопрос, ждущая разрешения и, в зависимости от смысла, не разрешающаяся или получающая различные разрешения (благодаря энгармоническим заменам звуков). Эти лейтинтервалы как символы горя, плача, жалобы проходят сквозь два плана, первые два яруса реквиема, являются нитями, их связывающими.
Детский хор «Te decet hymnus»(«Тебе поём гимны») просветляет колорит. В этом эпизоде заключен поразительный эффект двойственности: мелодия, состоящая из чистых консонансов, кварт и квинт, подсвеченных цепью восходящих трезвучий, оставляет ощущение неустойчивости,её крайними опорными точками является тритон. Эта «опора» остаётся некоей «константой» на протяжении всего эпизода, мелодическое развитие которого основано на точном обращении (инверсии), а тональное — на омрачении, «оминоривании» цепи нисходящих трезвучий. Вариантное развитие мелодии детского хора приводит к снятию покрова с «оси» – вновь обнажается тритон, переходящий в псалмодию смешанного хора.
Следующий эпизод – военный. В стихотворении Оуэна рассказано о смерти на войне. В нём противопоставляются обряд и реальное погребение и переосмысляется ритуа. В военном эпизоде так же переосмысливается музыка ритуального пласта: траурное шествие превращается в быстрый экспрессивный марш.